В начале XIX-го столетия было востребовано неимоверной силы действие, воплощённое в личности, в нуменозмом имени Наполеона. Даже — сверхдействие. Не просто открытое и всем очевидное, но громоподобное, апокалиптически сотрясающее основы мироздания, — в ответ на сотериологический поиск, на призыв социума о спасении. Именно сверхдействие и породило бонапартистский эпический вектор. Бонапарт — это молодой лейтенант, странный и отчасти чужой (практически постоянный элемент мифа — привкус изначальной отчуждённости будущего вождя) внезапно (первый, иррациональный, чудесный акт) превратился в архистратега, национального (макроэтнического) героя-сотера.
До прихода Героя — страна терпела поражения, границы прогибались и трещали под напором тёмных вражеских легионов. Герой не просто отбросил врагов от границы; он, во главе вчера ещё отступавших батальонов, — которые чудесно переродились после его появления, — с невероятной скоростью двинулся вдаль (1796-97 — вся Италия), в неведомые сказочные, прежде недостижимые, страны (1798-99 — Мальта, Египет, Палестина, Сирия); совершил там настоящие подвиги, вернулся — и страна умолила его взять не только верховное командование над вооружёнными силами, но и всю власть в стране.
До прихода Героя — страна терпела поражения, границы прогибались и трещали под напором тёмных вражеских легионов. Герой не просто отбросил врагов от границы; он, во главе вчера ещё отступавших батальонов, — которые чудесно переродились после его появления, — с невероятной скоростью двинулся вдаль (1796-97 — вся Италия), в неведомые сказочные, прежде недостижимые, страны (1798-99 — Мальта, Египет, Палестина, Сирия); совершил там настоящие подвиги, вернулся — и страна умолила его взять не только верховное командование над вооружёнными силами, но и всю власть в стране.














