«… Східнокарпатський регіон є західною, крайньою частиною Великого Євразійського Степу (Хінгано-Карпатського, довжиною біля 8000 км), який був ареною великих міграцій. Особливо давніх номадів Сходу. Наприкінці шляху їхніх західних переселень та військових вторгнень до Європи стояли Карпати. Вони відігравали роль «великої природної стіни» і водночас «воріт у Європу», де була побудована багатоешелонова система з «Довгих валів». Зокрема Римом і Болгарією, а потім поновленаранньодержавними утвореннями даного регіону… Через Східнокарпатський регіон проходили численні міграції також народів Європи – як із півночі, так і з півдня та заходу. Все це перетворювало тоді його на велику етнокультурну й етнополітичну контактну зону, яка в окремі кліматичні періоди характеризувалася значною густотою населення. У цю справді «благодатну землю»прагнули дійти й поселитися десятки давніх племен і народів з Європи та Азії. Окремі з них навіть зафіксовані історично в самих назвах Карпат, зокрема як гори Ріпейські, Певкінські, Бастарнські, Сарматські, Венедські, Угорські, Руські тощо. Загалом у Східнокарпатському регіоні давнє населення належало до чотирьох історико-географічних ареалів: Східносередземноморського, Центральноєвропейського, Східноєвропейського і Євразійського Степу Все це наклало відбиток на історичну долю його населення… Ця велика етнокультурна контактна зона вплинула і на надзвичайну різноманітність та своєрідність численних етнографічних груп населення регіону. Вони відображають як окремі давні, так і особливо пізньосередньовічні традиції, набуті в процесі цих переселенських і міграційних рухів…»
На пыльных стенах жухли там и сям
Томас ЭЛИОТ
The sun is setting in the west…
Ныне…
Из варварской мглы ты приходишь
Бронзовым зверем с взором нездешним.
В космах Борея орлиным распятьем
Кружишь над птичье-седыми морями
И заклинаешь свирепые тени,
Дабы воскреснуть в расплаве зенита
Огненнодухом солнечнокрылым
И возвратиться сияющей бурей.
Волны источат подножия башен
И унесут на восход колесницы.
Ныне…
На Западе вдовьи зарницы
Полнятся тяжкою винною кровью,
Чахнут дождями и мёртвой листвою.
Кажется, жжёною пахнет корицей
И ароматом горчащего «Мокко» —
Пыточной смертью отхожей кафешки.
Ныне, когда истончается время,
Кто-то прилежно читает страницы,
Силясь познать геометрию циклов
И психологию радужных моргов,
Жадно смакуя бренчащие фразы.
Только вода из разбухшего чрева
Льётся в провал картонажного трупа,
Где кто-то клянчит Нового Хлеба.
Боги в приютских мiрах угасают —
Скука застигла их в самом расцвете
Под одеяльцами в мокрых кроватках.
Тихо. Ночник догорел без остатка.
Как-то банально и слишком нелепо
Дремлют сиделки в пустых коридорах,
Словно служанки на смутных полотнах –
Фартучки, локоны, глупые взгляды,
Чепчики, ленты и ватные руки.
Им невдомёк, что постылые стены
Рушат упрямые всадники-волны!
Волны источат подножия башен
И унесут на восход колесницы.
<Июнь 2006 г.>
*ЯНВАРСКИЙ СОНЕТ*
(Вербные Века)
Январь хоронит плеши городов.
Но Цезарь близко. Вербные века
Грядут проклятьем немоты
В экстазе рвущихся знамён.
В час ночи догорает хром.
По мостовым, чеканя шаг,
Грохочет ртутная река
Когорт восставших светляков.
Им отходную серебро
Валторн небесных пропоёт,
А вскоре танковая рать
Зверино рыкнет на заре
И устремится на Восток.
На пальцах стынет солнца кровь –
Живая, юная, святая…
И утром верба расцвела…
<Июнь 2006 г.>
*КШАТРИЯ (трилистник: Christus Venit!)*
Current Muzak: KREUZWEG OST “Die Legion”
I
Иридиевая тяжесть плит фронтовых плацев омыта благодатным утренним ливнем, растворившим без остатка смрадный жир чьих-то вязких обманов и фальшиво-жеманных похотей. Ибо в садах вышних, где цветут ослепительным молочным цветом душистые майские яблони и в венецианском бархате ночи заливаются ноктюрнами соловьи, Господь-Вседержитель ударил в барабан, чья раскатистая маршевая дробь, подобная внезапному и освежающему летнему грому, сотрясла напыщенные хрустальные вершины рукотворных башен, кои упираются в облачную серную слякоть, порой проливающуюся обжигающей кислотой на пластилиновые луга.
На неповоротливом распухшем обрубке языка (ибо к чему мертвоживущим дар речи, когда гортань заполнена прахом могильным?) – кондитерско-резиновый привкус операционного наркоза, предвещающий позорное низвержение в сальную земляную топь, выдыхающую наружу тошнотворный смрад вересковой плесени.
О, облитый цианидной глазурью шоколадный делириум, когда лоскутным страстям приходит логически-безжалостный конец, а за ним следует незамедлительный расстрел!
А что ещё нужно мягко глупеющей тряпичной кукле с уморительными разноцветными пуговками вместо зрачков?
Жестяная коробочка из-под монпансье вместо домовины гроба и «достойные» похороны, щедро оплаченные шуршанием фантиков за счёт конфетного правительства, под издевательское нестройное пение и кривляния собратьев-паяцев из «всемiрной труппы» идиотов-сказочников (ибо сказано: «Бойтесь их радостных бубенцов!»).
И когда раскалённый ланцет молнии картинно пропорет брюхо туши небесной и из зияющей дыры хлынет клокочущая медная вода, писклявые голосочки, сбившиеся в кучку, неумело, уродуя слова и смыслы, запоют, загнусавят, затянут: “Christus Venit!”. И тощие ножонки, облачённые в безразмерные стоптанные башмаки, будут тонуть в жидком глиняном дерьме, а хилые ручонки с грязными изгрызенными ноготками кому-то важно и серьёзно грозить.
Шарманка игрушечно застонет, заскрипит, зазвякает, и выдаст некое подобие звуков, отдалённо напоминающих вскрик гибнущих в пожарах колыбелей в “Gloria” Вивальди.
Так кого же отпевают ныне?
К чему столь скрупулезно отрепетированное зрелище?
Накануне какой пасхалии сие произошло?
II
Лабарум! Где фаланги твои воскресают из падали распада земного и облачаются в невечернюю роскошь пурпура цезарей римских – ибо влажная от вожделения пашня ныне ожидает Посева Нового!
Лабарум! Где в День Трубного Зова огнежар небесный докрасна раскаляет гулкую субстанцию эфира и палит липкие пластилиновые луга, оставляя после себя безобразные гниющие струпья – ибо эхо колокола пепельного молчания есть начало Жизни Новой, Жизни Вечной!
Лабарум! Где ржаной духмяный каравай насытит всех призванных и верных – ибо пекарь испёк добрые хлебы и извлёк их из огнедышащего Аида печи!
Лабарум! Где студёная родниковая вода утолит, наконец, безконечную жажду нашу – ибо вешние ливни долго рыдали в продрогшей ночи вселенской и были слёзы их прянее и терпче самого выдержанного настоя!
Лабарум! Где в литейных формах вызрело зерно металла – ибо Спас Солнечный, Господь Мечегромный, Пастырь Гневный, Всесудия Человеческий – искусный литейщик, коему ведомы образы невиданные, ибо быть им до скончания времён на страже Царствия Небесного!
Лабарум! Где тягуче-кислый сок ягод винных перебродил в вино новое, причастное – ибо Виночерпию ведом тот рассветный час, когда должно наполнить чаши!
Лабарум! Где Выси Новые…
III
И в Дионисиевы Дни
Листать спалённые страницы
Житий, писаний и псалмов,
Тщась непременно разгадать
Витиеватость ветхих Слов,
Чья очевидна простота.
В степях ордынских суховей
Скребёт курганную траву,
За космы треплет ковыли,
И гонит бури на закат –
К границам кукольных империй,
Чьи повелители смешны
В бумажно-пышной мишуре.
Таков непреходящий фарс –
Увы, счастливые мертвы
И обретаются в гробницах,
Где неизменен парадиз.
Но темень, Господи, окрест!
Ни звёзд, ни окрика, ни всхлипа —
Всё так же ласковы штыки
И изверги благоухают.
В кромешных яровых снегах
Хоругвь восходит с Ликом Грозным,
Сзывая проданных бойцов…
<Июль 2006 г.>
*ОРТОДОКСИЯ ОСЕННЕГО ЛЬДА*
(Cantar De Procella)
“Оживут ли кости сии? оживут ли
Кости сии?”
Томас ЭЛИОТ
И вот когда израненные камни
Открыли мне иные письмена,
Я созерцал рождение небес
В пустынях гибнущего храма,
Где вёсны ликами страшны,
А зимы кремово-слащавы,
Чьи боги плавят карамель…
Вот так всегда –
Хандра, зевота,
Всё те же кислые слова
Под кожей типографских трупов,
Чьё поголовье велико
И даже более – трагично
Для коченеющей воды…
Увы, когда Господь Всесильный
Творил осенние костры
И жёг листву
Усердно, терпеливо, Дабы по пеплу Вечность прочитать,
Я не заметил, как нагнал огонь,
И вспыхнул хилым мотыльком,
Опав горелою бумагой
На чей-то
Полуночный стол…
*Cantar De Procella – Песни Бури.
*EUROPA CALLING*
(Факельный Январь)
А я молчу. И камни те же, те же
Как в январе, когда за шагом шаг
Здесь проходили мятные полки
Навстречу восхитительному тлену…
Се истина! Ведь ныне очевиден
Финал, похожий на фокстрот —
Танцульку на краю погоста,
На копнах скошенных венков…
Рыдай же, факельный январь,
Исповедальными огнями
И кладки мёрзлые круши,
Пока на небе — перезвоны
(за звоном — прах, за прахом — темь),
А где-то здесь ещё поют,
Хоть в блиндажах дворняжий полдень
Ещё не начатой Войны…
А я молчу. И камни те же, те же…
<Октябрь 2006 г.>
И КАМНИ ТЕ ЖЕ, ТЕ ЖЕ…
Комментариев нет:
Отправить комментарий