***
Праздничный, веселый, бесноватый,
С марсианской жаждою творить,
Вижу я, что небо небогато,
Но про землю стоит говорить.
Даже породниться с нею стоит,
Снова глину замешать огнем,
Каждое желание простое
Освятить неповторимым днем.
Так живу, а если жить устану,
И запросится душа в траву,
И глаза, не видя, в небо взглянут, —
Адвокатов рыжих позову.
Пусть найдут в законах трибуналов
Те параграфы и те года,
Что в земной дороге растоптала
Дней моих разгульная орда.
<1920>
***
Огонь, веревка, пуля и топор
Как слуги кланялись и шли за нами,
И в каждой капле спал потоп,
Сквозь малый камень прорастали горы,
И в прутике, раздавленном ногою,
Шумели чернорукие леса.
Неправда с нами ела и пила,
Колокола гудели по привычке,
Монеты вес утратили и звон,
И дети не пугались мертвецов…
Тогда впервые выучились мы
Словам прекрасным, горьким и жестоким.
<1921>
Всадники
Под ремень и стремена,
Звякнули о сумы переметы,
Пальцы на поводьях, как узлы,
Жёлты, не велики не малы:
Погрызи, дружок, железо — на!
Город спит, устал, до сна охочь!
Просверкали над домами,
Над седыми рёбрами дворца,
В ночь, в поля без края, без лица —
В чёрную лихую зыбь и ночь.
Ни подков, ни стойла, ни овса,
Ледяная, длинная Двина.
— Эй, латыш, лови их на прицел.
Сторонись, покуда жив и цел!
Гривы бьют о дюны, о леса.
Крик застыл у часовых во рту,
Раскололся пограничный столб,
А за киркой море и луга —
Корабли шершавей полотна —
Молниями шпоры на лету.
И рука над гривою тверда,
И над картой пролетает глаз,
Отмечает знаками черёд,
Веткой — рощу, паутиной — брод,
Кровью — сёла, пеплом — города.
Весь избит копытом материк,
Если б жив был опытный астролог,
Он бы перечёл сейчас коней,
Масть узнал — цвет глаз, копыт, ремней, —
Над горами льдин прозрачный крик.
В паутине веток кровь хрустит,
Лондон под передними ногами,
Лувра меловая голова,
Франции прогорклая трава —
И в аркан свиваются пути.
Простонал над рельсами экспресс,
Под копытом шпалы пополам,
Дальше некуда — отсюда весть —
— Здесь, — сказал один, и третий: — здесь!
Здесь! — каких ещё искать нам мест?
— Дайте крест! Смуглела высота,
Голубь закричал перед зарёй,
Кони сбились, мыло с губ текло
И глаза, как дымное стекло.
Вбейте ж крест и — не было креста!
Утро встали, спавшие беспечно
На камнях, дорогах, на стенах —
Кто-то выбил, выжег, положил
След разбитых кровью жил —
Точно когти звёзд пятиконечных!
Германия
Июлем синим набежало время,
В ветвях кочует слив отряд,
Домой вернувшийся солдат
Несёт зарю в тяжёлом шлеме,
Чтобы отдать садам.
Ещё клеймо с короной на плече,
Ещё бежит дыхание огня
Нечаянно через сады и сливы,
Ещё молчать рукам нетерпеливым
И деревам склоняться у плетня.
Но уже кровью пьяны Лорелеи,
Хрипя на площадях о том,
Что узки временам плац-парки и аллеи,
Под пятым колесом грузовика
Погибнет Лютера спокойный дом.
Пивной ручей — вторая кровь народа
Жжёт бороды, но души не бодрит,
Кричат в ушах стальные Лорелеи:
Германский хмель — безумец огородов —
Тягучей силою степей обвит.
А там внизу в осколках красных градин
Куётся для последней боли зуб,
Там ждут давно — и если молот Тора
Из зал высоких навсегда украден,
Тот молот Тора там внизу.
Крыса
Ревела сталь, подъемники гудели,
Дымились рельсы, вдавленные грузом,
И в масляной воде качались и шипели
На якорях железные медузы.
Таили верфи новую грозу,
Потел кузнец, выковывая громы,
Морщинолобый, со стеклом в глазу,
Исчерчивал таблицами альбомы.
Взлетели полотняные орлы,
Оплечья крыш царапая когтями,
И карты грудью резали столы
Под шулерскими влажными руками.
Скрипучей кровью тело налито,
Отравленной слюной ночного часа
С жемчужным горлом в белозолотом
Пел человек о смерти светлых асов.
Сердец расплющенных теплый ворох
Жадно вдыхал розоватый дым,
А совы каменные на соборах
Темноту крестили крылом седым.
Золотому плевку, красному льду в бокале
Под бульварным каштаном продавали детей
Из полночи в полночь тюрьмы стонали
О каторгах, о смерти, о миллионах плетей.
Узловали епископы в алтарном мраке
Новый Завет для храбрых бродяг,
В переплетах прекрасного цвета хаки,
Где рядом Христос и военный флаг.
А дряхлые храмы руки в небо тянули
И висел в пустоте их черный костяк,
Никто не запомнил в предсмертном гуле,
Как это было, а было так:
Земле стало душно и камням тесно,
С облаков и стен позолота сползла,
Серая крыса с хвостом железным
Из самого черного вышла угла.
И вспыхнуло все и люди забыли,
Кто и когда их назвал людьми.
Каменные совы крылами глаза закрыли,
Никто не ушел, никто… Аминь!
***
Не заглушить, не вытоптать года, —
Стучал топор над необъятным срубом,
И вечностью каленная вода
Вдруг обожгла запекшиеся губы.
Владеть крылами ветер научил,
Пожар шумел и делал кровь янтарной
И брагой темной путников в ночи
Земля поила благодарно.
И вот под небом, дрогнувшим тогда,
Открылось в диком и простом убранстве,
Что в каждом взоре пенится звезда
И с каждым шагом ширится пространство.
<1922>
Комментариев нет:
Отправить комментарий