Алексей Ильинов: Esclavage

И странной близостью закованный,
Смотрю за тёмную вуаль…
Александр БЛОК

Величье низкое, божественная грязь!
Шарль БОДЛЕР

Аромат твоей чуть влажной, в прозрачных душистых слёзках, кожи принуждает помнить о первом поцелуе девочки Саломеи, искренне отданном моложавому вельможному мерзавцу… О, как же я люблю прикасаться к ней и горьковатый, с едва уловимым шоколадным оттенком, привкус навсегда, до предательского удара в горло подосланного убийцы, остаётся на потрескавшихся от неиспитой долгой жажды губах.
Чужая пленённая царевна, чья всё ещё детская память хранит расколотые глыбы лесистых гор, попирающие дождливые долины, и неопытного оленя с разорванным горлом на обледенелом берегу никогда незамерзающего ручья. Расскажи мне, милая, о своей почти забытой родине, где я никогда не был. Быть может, именно я, недостойный отпрыск своих сиятельных родичей, сокрушу всех её порочных идолов, чьи выпяченные негритянские губы смазывают бардовой бычьей кровью и липкой ячменной кашей. Рано или поздно я, нежданный пришелец, ворвусь в терем твоего отца, где низкий потолок чёрен от очажной копоти, чтобы взять причитающееся тебе приданое – ненавистью требовательной бронзы. Я сделаю пиршественную чашу из черепа твоего брата, предварительно содрав с него кожу, и наполню её шипучим пьяным напитком, щедро сдобренным едкими пряностями. Твой некогда славный и воинственный народ будет верно служить мне и воспевать мои уже свершённые и ожидаемые деяния. Эй, кифаред, начинай же! Где ты прячешься, старый дурень? Ударь по струнам и прилежно пой, дабы я, твой единственный господин и бог, был доволен и счастлив!

Вот, пав на колени – гладкие, округлые, белые колени, к которым так хочется прижаться и трепетно, задыхаясь, покрыть их поцелуями — ты терпеливо ждёшь на начищенном до зеркального блеска полу, не смея поднять уже влюблённых – или мне показалось? — глаз и едва заметно дрожа от назойливого сквозняка. Пламя в ночниках извивается растревоженной змеёй, что томно, предлагая себя, танцует перед тощим нагим факиром. Ты ждёшь, когда я милостиво одарю тебя нашейным серебряным кольцом наложницы, укрощённой навсегда рабыни, и, повелительно дёрнув за цепочку, притяну к себе словно любимую охотничью суку. Подушечками пальцев я осторожно, растягивая удовольствие, вожу по твоей склонённой, слегка напряжённой, спине. В ложбинке промеж лопаток, над едва зажившим хозяйским тавром, я что-то нахожу. И, кажется, знаю — что. Да, давным-давно, когда мои отдалённые предки были сродни скользким червям в свежем навозе, твой божественный род владел небесными угодьями, но был побеждён нами, червями, и исторгнут в мучительную темень земную. И теперь он обречён на самые изощрённые пытки и страсть униженных рабов. А я, самый человечный потомок тех, навозных, червей, ликующий повелитель, владею тобой. И ты никогда не улетишь от меня. Никогда, ибо я – я! — вырвал зачатки твоих так и не выросших крыльев. Милая, милая, пленённая чужая царевна с кольцом наложницы на шее…

Зима 2007 года