«… Східнокарпатський регіон є західною, крайньою частиною Великого Євразійського Степу (Хінгано-Карпатського, довжиною біля 8000 км), який був ареною великих міграцій. Особливо давніх номадів Сходу. Наприкінці шляху їхніх західних переселень та військових вторгнень до Європи стояли Карпати. Вони відігравали роль «великої природної стіни» і водночас «воріт у Європу», де була побудована багатоешелонова система з «Довгих валів». Зокрема Римом і Болгарією, а потім поновленаранньодержавними утвореннями даного регіону… Через Східнокарпатський регіон проходили численні міграції також народів Європи – як із півночі, так і з півдня та заходу. Все це перетворювало тоді його на велику етнокультурну й етнополітичну контактну зону, яка в окремі кліматичні періоди характеризувалася значною густотою населення. У цю справді «благодатну землю»прагнули дійти й поселитися десятки давніх племен і народів з Європи та Азії. Окремі з них навіть зафіксовані історично в самих назвах Карпат, зокрема як гори Ріпейські, Певкінські, Бастарнські, Сарматські, Венедські, Угорські, Руські тощо. Загалом у Східнокарпатському регіоні давнє населення належало до чотирьох історико-географічних ареалів: Східносередземноморського, Центральноєвропейського, Східноєвропейського і Євразійського Степу Все це наклало відбиток на історичну долю його населення… Ця велика етнокультурна контактна зона вплинула і на надзвичайну різноманітність та своєрідність численних етнографічних груп населення регіону. Вони відображають як окремі давні, так і особливо пізньосередньовічні традиції, набуті в процесі цих переселенських і міграційних рухів…»
Однако в результате возникли сложные социальные отношения, которые привели к появлению современных обществ.
Новозеландские антропологи из Оклендского университета Джозеф Уоттс (Joseph Watts) и Рассел Грей (Russell Gray) исследовали этнографические данные о ритуалах человеческого жертвоприношения у представителей 93 австронезийских народностей и культур, жителей обширных просторов Тихого океана от Мадагаскара до острова Пасхи.
Авторы также отмечали тип сообщества, характерный для каждой культуры в те времена, когда в ней практиковались такие убийства: 1) эгалитарный, базирующийся на равенстве, 2) иерархический – врожденный, с невозможностью перейти из одного слоя общества в другой и 3) «временный», при котором проявивший соответствующие качества человек имел шансы переместиться по социальной лестнице.
Ученые заметили, что принятие и практика ритуальных человеческих жертвоприношений хорошо коррелирует с периодом перехода общества от «временной» иерархии к «врожденной» – иначе говоря, от выборных вождей к наследственным. И наоборот, при неизбежном переходе наследственной иерархии в эгалитарное сообщество равных такие жертвоприношения сходят на нет.
Говоря цифрами, человеческие жертвы приносились в 40 изученных культурах (43% от общего числа), в том числе в 5 из 20 (25%) эгалитарных, 17 из 46 (37%) обществ с «временной» и 18 из 27 (67%) с «врожденной» иерархией. В результате авторы сделали вывод, что жертвенные практики могли использоваться элитами для окончательного утверждения своей власти над остальными слоями общества (которые обычно и выступали в качестве жертв).
Однако Уоттс и Грей идут еще дальше и предполагают, что единственный путь развития примитивных сообществ, лежащий в усложнении социальной стратификации, практически невозможен без таких периодов террора высших над низшими. А следовательно, все наши высокоразвитые, толерантные и демократические общества современности могли развиться лишь благодаря кровавым человеческим жертвам.
Нельзя не отметить, что многие специалисты, показавшие большой интерес к этой работе, с сомнением восприняли эти громкие предположения. По словам гарвардского антрополога Джозефа Генриха (Joseph Henrich), он не согласен с доводами Уоттса и Грея и не видит причин принять или полностью отвергнуть их выводы.
Vladimir Wiedemann
ОтветитьУдалитьИзначально понятие «жэнь» (человеколюбие), как утверждает современный китайский ученый Ган Сюй , означало практику человеческих жертвоприношений и мученичества, когда человек с уважаемым социальным положением жертвовал собой, чтобы защитить общественные ожидания или кодекс чести, часто во время социального кризиса, чтобы почтить небо и землю.
Здесь мы видим явный параллелизм с древнеиндийской практикой пурушамедхи (жертвоприношение человека, санскр. пуруша). Отсюда же – архаичный обычай жертвоприношения царя (т.е. лучшего из лучших). Здесь везде имеется в виду, что фигура человеческой жертвы соответствует фигуре Небесного человека (кит. Паньгу, санскр. Яма, перс. Йима, ивр. небесный Адам, сканд. Имир) как божества, расчленение которого легло в основание нашего мира.
Отсюда, человечность – это, в идеале, энергийная совокупность космического человека как провиденциального прообраза человека земного, предполагающая готовность к самопожертвованию ради утверждения высших принципов единства мира. Эти мотивы мы видим и в мифе о Яме (сам себя принес в жертву самому себе ради бессмертия человеческого потомства), и в богословии образа Христа (буквально, то же самое).
На удивление близко с таким мировоззрением резонирует мифология многих доколумбовых культур Америки, где цари, почитаемые за воплощения высшего божества, публично приносились в жертву ради продолжения существования человечества (оперативная магия предотвращения космической катастрофы).
(с) В.Видеманн. Страны и народы