День за днем, год за годом Россия «пухнет» числом монопольных миллионеров и миллиардеров, а по окраинам оскудевает и всё больше и глубже опускается в бездну нищеты, бездорожья, разрухи, дикости и беззакония.
Правящая партии захватившей в России власть вкупе с чиновниками, казалось бы «тужится», наполняет страну «потоками штрафных законов». Но в силу нежелания (не понимания) действительного положения, создает народу одни дополнительные проблемы.
Молодежь, люди среднего возраста, следуют за деньгами, собираются «к источнику». В столице от скопления народа — толчея, заторы, «непроезжее болото». На окраинах же, в областях, в районах — обветшание, одичание, распад, непроходимая «саврасая пустыня».
Как остановить экономическое и территориальное разрушение России?
— Ведь ясно, как божий день, должно направить на умирающие окраины средства, чтобы в крупных городах можно было «вздохнуть» от сутолоки, а на местах в районах появилась надежда и жизнь. В СССР ехали в Москву за колбасой, теперь — за деньгами.
Деньги в российской казне есть, но мира в стране нет. Устойчивость не в деньгах, а в наличии ума справедливо собрать налоги и правильно их перераспределить.
Где взять для бедных окраин деньги? — Как «осушить болота и напоить пустыню»?
Во-первых – ограничивать прогрессивной налоговой шкалой алчность стяжателей
Во-вторых — проводить делами антимонопольную политику, не позволяя государственным энергетическим и частным монополиям повышать цены (на газ, тепло, бензин, электричество, квартплату, продукты и другое). Все последние двадцать лет российское Правительство ни первого, ни второго условия не исполняет.
Сребролюбие и богатство должно регулироваться Законом, так же строго, как пресекается убийство и воровство. Введя прогрессивный налог, у капитала не будет стимула грабить. Сколько высокими ценами изъято — столько отдай в налоги. В этом гуманизм и справедливость.
В случае прогрессивного налога на доходы, у энергомонополий не будет предлога шантажировать Правительство остановкой отрасли. У государства будут средства на их поддержку. Энергетики! – Хотите больше заработать денег – пожалуйста, развивайтесь, берите в банках кредиты, так же как все другие предприятия (не как сейчас – лазить за бесплатными деньгами в карман народа по постановлению Правительства).
Правительство РФ – ты обязано отменить постановление о повышении с 1 июля 2012 г. тарифов энергомонополий, предложив монополистам обратиться за кредитами к банкам, либо сократить свои личные сверх доходы.
Недопустимо государству — прибыль одним делать за счет убыли у других.
Государство это не банда и не механизм для ограбления населения, а объединение гражданского общества для осуществления социальной справедливости и порядка.
Правительство тарифами для монополий раскручивает маховик инфляции, который, как «насос» выкачивает средства из населения и экономики — убивая их обоих.
В России — политика «ценового кнута». Которая с экономическим ограблением, сопровождается политическим нарушением законных конституционных прав граждан.
Россия дохнет под монопольным «тарифным кнутом» Правительства, как забитая насмерть изможденная лошаденка в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Отрывок из романа (ниже) напоминает правящую партию, чиновничество, энергетические монополии, забравшиеся «на спину саврасого» российского народа …
… «Странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая, саврасая крестьянская клячонка. – Садись, все садись! – кричит еще молодой, с толстою, такою шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом, — всех довезу, садись! Но тотчас же раздается смех и восклицанья:
— Этака кляча, да повезет!
— Да ты, Миколка, в уме, что ли: этаку кобыленку в таку телегу запрег!
— А ведь савраске-то, беспременно лет двадцать уж будет, братцы!
— Садись, всех довезу! — опять кричит Миколка, прыгая первый в телегу, берет вожжи и становится на передке во весь рост. — Гнедой даве с Матвеем ушел, — кричит он с телеги, — а кобыленка этта, братцы, только сердце мое надрывает: так бы, кажись, ее и убил, даром хлеб ест. Говорю, садись! Вскачь пущу! Вскачь пойдет! — И он берет в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь савраску.
— Да садись, чего! — хохочут в толпе. — Слышь, вскачь пойдет!
— Она вскачь-то уж десять лет, поди, не прыгала. — Запрыгает!
— Не жалей, братцы, бери всяк кнуты, зготовляй! — И то! Секи ее!
Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло человек шесть, и еще можно посадить. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную. Она в кумачах, в кичке с бисером, на ногах коты, щелкает орешки и посмеивается. Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как не смеяться: этака лядащая кобыленка да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы помогать Миколке. Раздается: «ну!», клячонка дергает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов трех кнутов, сыплющихся на нее, как горох. Смех в телеге и в толпе удваивается, но Миколка сердится и в ярости сечет учащенными ударами кобыленку, точно и впрямь полагает, что она вскачь пойдет.
— Пусти и меня, братцы! — кричит один разлакомившийся парень из толпы.
— Садись! Все садись! — кричит Миколка, — всех повезет. Засеку! — И хлещет, хлещет, и уже не знает, чем и бить от остервенения.
— Папочка, папочка, — кричит он отцу, — папочка, что они делают? Папочка, бедную лошадку бьют!
— Пойдем, пойдем! — говорит отец, — пьяные, шалят, дураки: пойдем, не смотри! — и хочет увести его, но он вырывается из его рук и, не помня себя, бежит к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.
— Секи до смерти! — кричит Миколка, — на то пошло. Засеку!
— Да что на тебе креста, что ли, нет, леший! — кричит один старик из толпы.
— Видано ль, чтобы така лошаденка таку поклажу везла, — прибавляет другой.
— Заморишь! — кричит третий.
— Не трожь! Мое добро! Что хочу, то и делаю. Садись еще! Все садись! Хочу, чтобы беспременно, вскачь пошла!..
Вдруг хохот раздается залпом и покрывает все: кобыленка не вынесла учащенных ударов и в бессилии начала лягаться. Даже старик не выдержал и усмехнулся. И впрямь: этака лядащая кобыленка, а еще лягается!
Два парня из толпы достают еще по кнуту и бегут к лошаденке сечь ее с боков.
Каждый бежит с своей стороны.
— По морде ее, по глазам хлещи, по глазам! — кричит Миколка.
— Песню, братцы! — кричит кто-то с телеги, и все в телеге подхватывают. Раздается разгульная песня, брякает бубен, в припевах свист. Бабенка щелкает орешки и посмеивается.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
— А чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее за конец в обе руки и с усилием размахивается над савраской.
— Разразит! — кричат кругом. — Убьет!
— Мое добро! — кричит Миколка и со всего размаху опускает оглоблю. Раздается тяжелый удар.
— Секи ее, секи! Что стали! — кричат голоса из толпы.
А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что не может с одного удара убить.
— Живуча! — кричат кругом.
— Сейчас беспременно, падет, братцы, тут ей и конец! — кричит из толпы один любитель.
— Топором ее, чего! Покончить с ней разом, — кричит третий.
— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела, было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.
— Добивай! — кричит Миколка и вскакивает, словно себя не помня, с телеги. Несколько парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало — кнуты, палки, оглоблю, и бегут к издыхающей кобыленке. Миколка становится сбоку и начинает бить ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.
— Доконал! — кричат в толпе. — А зачем вскачь не шла!
— Мое добро! — кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми кровью глазами. Он стоит будто жалея, что уж некого больше бить.
— Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! — кричат из толпы уже многие голоса.
Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его, наконец, и выносит из толпы.
— Пойдем! пойдем! — говорит он ему, — домой пойдем!
— Папочка! За что они… бедную лошадку… убили! — всхлипывает он, но дыханье ему захватывает, и слова криками вырываются из его стесненной груди.
— Пьяные, шалят, не наше дело, пойдем! — говорит отец. Он обхватывает отца руками, но грудь ему теснит, теснит. Он хочет перевести дыхание, вскрикнуть, и просыпается.
Он проснулся весь в поту, с мокрыми от поту волосами, задыхаясь, и приподнялся в ужасе. — «Слава Богу, это только сон! (Ф. М. Достоевский).
В романе Ф.М. Достоевского у героя Р. Раскольникова – был сон, а здесь и сегодня в России – сон в явь! Правительство опять подняло тарифы на энергоресурсы. Растет квартплата, которая вплотную догнала пенсии и «дышит в затылок» мизерным зарплатам работающих людей с детьми и без. – Вы знаете такие семьи? Вы знаете нашу «саврасую Россию»? Как эти люди будут жить? Миллионы граждан в стране имеют долги за жилье, у них не хватает на еду, а их ещё раз за разом Правительство бьёт наотмашь, насмерть тарифами. Раз, два, ещё раз кнутом, оглоблей, ломом — чтоб сдохли… Наша власть, не трожь, что хочу, то и делаю, никому не отдадим…
Владимир Гарматюк
Россия, г. Вологда
11.07.2012
Правящая партии захватившей в России власть вкупе с чиновниками, казалось бы «тужится», наполняет страну «потоками штрафных законов». Но в силу нежелания (не понимания) действительного положения, создает народу одни дополнительные проблемы.
Молодежь, люди среднего возраста, следуют за деньгами, собираются «к источнику». В столице от скопления народа — толчея, заторы, «непроезжее болото». На окраинах же, в областях, в районах — обветшание, одичание, распад, непроходимая «саврасая пустыня».
Как остановить экономическое и территориальное разрушение России?
— Ведь ясно, как божий день, должно направить на умирающие окраины средства, чтобы в крупных городах можно было «вздохнуть» от сутолоки, а на местах в районах появилась надежда и жизнь. В СССР ехали в Москву за колбасой, теперь — за деньгами.
Деньги в российской казне есть, но мира в стране нет. Устойчивость не в деньгах, а в наличии ума справедливо собрать налоги и правильно их перераспределить.
Где взять для бедных окраин деньги? — Как «осушить болота и напоить пустыню»?
Во-первых – ограничивать прогрессивной налоговой шкалой алчность стяжателей
Во-вторых — проводить делами антимонопольную политику, не позволяя государственным энергетическим и частным монополиям повышать цены (на газ, тепло, бензин, электричество, квартплату, продукты и другое). Все последние двадцать лет российское Правительство ни первого, ни второго условия не исполняет.
Сребролюбие и богатство должно регулироваться Законом, так же строго, как пресекается убийство и воровство. Введя прогрессивный налог, у капитала не будет стимула грабить. Сколько высокими ценами изъято — столько отдай в налоги. В этом гуманизм и справедливость.
В случае прогрессивного налога на доходы, у энергомонополий не будет предлога шантажировать Правительство остановкой отрасли. У государства будут средства на их поддержку. Энергетики! – Хотите больше заработать денег – пожалуйста, развивайтесь, берите в банках кредиты, так же как все другие предприятия (не как сейчас – лазить за бесплатными деньгами в карман народа по постановлению Правительства).
Правительство РФ – ты обязано отменить постановление о повышении с 1 июля 2012 г. тарифов энергомонополий, предложив монополистам обратиться за кредитами к банкам, либо сократить свои личные сверх доходы.
Недопустимо государству — прибыль одним делать за счет убыли у других.
Государство это не банда и не механизм для ограбления населения, а объединение гражданского общества для осуществления социальной справедливости и порядка.
Правительство тарифами для монополий раскручивает маховик инфляции, который, как «насос» выкачивает средства из населения и экономики — убивая их обоих.
В России — политика «ценового кнута». Которая с экономическим ограблением, сопровождается политическим нарушением законных конституционных прав граждан.
Россия дохнет под монопольным «тарифным кнутом» Правительства, как забитая насмерть изможденная лошаденка в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Отрывок из романа (ниже) напоминает правящую партию, чиновничество, энергетические монополии, забравшиеся «на спину саврасого» российского народа …
… «Странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая, саврасая крестьянская клячонка. – Садись, все садись! – кричит еще молодой, с толстою, такою шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом, — всех довезу, садись! Но тотчас же раздается смех и восклицанья:
— Этака кляча, да повезет!
— Да ты, Миколка, в уме, что ли: этаку кобыленку в таку телегу запрег!
— А ведь савраске-то, беспременно лет двадцать уж будет, братцы!
— Садись, всех довезу! — опять кричит Миколка, прыгая первый в телегу, берет вожжи и становится на передке во весь рост. — Гнедой даве с Матвеем ушел, — кричит он с телеги, — а кобыленка этта, братцы, только сердце мое надрывает: так бы, кажись, ее и убил, даром хлеб ест. Говорю, садись! Вскачь пущу! Вскачь пойдет! — И он берет в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь савраску.
— Да садись, чего! — хохочут в толпе. — Слышь, вскачь пойдет!
— Она вскачь-то уж десять лет, поди, не прыгала. — Запрыгает!
— Не жалей, братцы, бери всяк кнуты, зготовляй! — И то! Секи ее!
Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло человек шесть, и еще можно посадить. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную. Она в кумачах, в кичке с бисером, на ногах коты, щелкает орешки и посмеивается. Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как не смеяться: этака лядащая кобыленка да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы помогать Миколке. Раздается: «ну!», клячонка дергает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов трех кнутов, сыплющихся на нее, как горох. Смех в телеге и в толпе удваивается, но Миколка сердится и в ярости сечет учащенными ударами кобыленку, точно и впрямь полагает, что она вскачь пойдет.
— Пусти и меня, братцы! — кричит один разлакомившийся парень из толпы.
— Садись! Все садись! — кричит Миколка, — всех повезет. Засеку! — И хлещет, хлещет, и уже не знает, чем и бить от остервенения.
— Папочка, папочка, — кричит он отцу, — папочка, что они делают? Папочка, бедную лошадку бьют!
— Пойдем, пойдем! — говорит отец, — пьяные, шалят, дураки: пойдем, не смотри! — и хочет увести его, но он вырывается из его рук и, не помня себя, бежит к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.
— Секи до смерти! — кричит Миколка, — на то пошло. Засеку!
— Да что на тебе креста, что ли, нет, леший! — кричит один старик из толпы.
— Видано ль, чтобы така лошаденка таку поклажу везла, — прибавляет другой.
— Заморишь! — кричит третий.
— Не трожь! Мое добро! Что хочу, то и делаю. Садись еще! Все садись! Хочу, чтобы беспременно, вскачь пошла!..
Вдруг хохот раздается залпом и покрывает все: кобыленка не вынесла учащенных ударов и в бессилии начала лягаться. Даже старик не выдержал и усмехнулся. И впрямь: этака лядащая кобыленка, а еще лягается!
Два парня из толпы достают еще по кнуту и бегут к лошаденке сечь ее с боков.
Каждый бежит с своей стороны.
— По морде ее, по глазам хлещи, по глазам! — кричит Миколка.
— Песню, братцы! — кричит кто-то с телеги, и все в телеге подхватывают. Раздается разгульная песня, брякает бубен, в припевах свист. Бабенка щелкает орешки и посмеивается.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
— А чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее за конец в обе руки и с усилием размахивается над савраской.
— Разразит! — кричат кругом. — Убьет!
— Мое добро! — кричит Миколка и со всего размаху опускает оглоблю. Раздается тяжелый удар.
— Секи ее, секи! Что стали! — кричат голоса из толпы.
А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что не может с одного удара убить.
— Живуча! — кричат кругом.
— Сейчас беспременно, падет, братцы, тут ей и конец! — кричит из толпы один любитель.
— Топором ее, чего! Покончить с ней разом, — кричит третий.
— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела, было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.
— Добивай! — кричит Миколка и вскакивает, словно себя не помня, с телеги. Несколько парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало — кнуты, палки, оглоблю, и бегут к издыхающей кобыленке. Миколка становится сбоку и начинает бить ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.
— Доконал! — кричат в толпе. — А зачем вскачь не шла!
— Мое добро! — кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми кровью глазами. Он стоит будто жалея, что уж некого больше бить.
— Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! — кричат из толпы уже многие голоса.
Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его, наконец, и выносит из толпы.
— Пойдем! пойдем! — говорит он ему, — домой пойдем!
— Папочка! За что они… бедную лошадку… убили! — всхлипывает он, но дыханье ему захватывает, и слова криками вырываются из его стесненной груди.
— Пьяные, шалят, не наше дело, пойдем! — говорит отец. Он обхватывает отца руками, но грудь ему теснит, теснит. Он хочет перевести дыхание, вскрикнуть, и просыпается.
Он проснулся весь в поту, с мокрыми от поту волосами, задыхаясь, и приподнялся в ужасе. — «Слава Богу, это только сон! (Ф. М. Достоевский).
В романе Ф.М. Достоевского у героя Р. Раскольникова – был сон, а здесь и сегодня в России – сон в явь! Правительство опять подняло тарифы на энергоресурсы. Растет квартплата, которая вплотную догнала пенсии и «дышит в затылок» мизерным зарплатам работающих людей с детьми и без. – Вы знаете такие семьи? Вы знаете нашу «саврасую Россию»? Как эти люди будут жить? Миллионы граждан в стране имеют долги за жилье, у них не хватает на еду, а их ещё раз за разом Правительство бьёт наотмашь, насмерть тарифами. Раз, два, ещё раз кнутом, оглоблей, ломом — чтоб сдохли… Наша власть, не трожь, что хочу, то и делаю, никому не отдадим…
Владимир Гарматюк
Россия, г. Вологда
11.07.2012
Комментариев нет:
Отправить комментарий