С проявлением фанатизма можно столкнуться практически во всех религиях. Возникает вопрос, что такое фанатизм. Представители различных конфессий часто стараются подчеркнуть, что фанатизм — это нечто особенное, не имеющее отношения к религии. Верится с трудом, поскольку история религии во все века была связана с историей фанатизма. Вольтер говорил о фанатизме как об извращенном ребенке религии, и, скорее всего, на этом определении стоит остановиться. Хотя можно, воспользовавшись образом Шварца, сказать, что фанатизм — это тень религии. Может быть, фанатизм — это плод манипулирования сознанием масс в тех или иных политических целях. Например, в Средние века Ян Гус, которого сжигали на костре, увидел в фанатизме окружавшей его толпы плод манипулирования ее сознанием. Заметив старушку, подбрасывающую хворост в его костер, он воскликнул: «Святая простота!» — имея в виду, что старушка думала, будто делает нечто хорошее.
Но опыт показывает, что фанатизм не навязывается сверху, он возникает изнутри и этим страшен. Идея Варфоломеевской ночи вызрела в ремесленных цехах тогдашнего Парижа. Ремесленники, которые в обычное время выступали в роли хоругвеносцев — носили хоругви и различные святыни во время религиозных процессов, — стали той питательной средой, в которой возникла идея убивать гугенотов, и они же претворяли эту идею в жизнь. Поэтому, видимо, можно говорить о корпоративной природе фанатизма.
Но мы пока так и не дали определения фанатизма. Для Белля, например, это любая первобытная форма религии. Дикари, которые приносили жертвы в лесах далекого прошлого — они и были фанатиками. Соврешенно иное определение в «Философском словаре» дает Вольтер: суть фанатизма заключается в том, что фанатик, отстаивая ту ортодоксию, хранителем которой он себя считает, готов казнить и убивать. Это, наверно, максимально жесткое определение. Фанат — далеко не всякий защитник ортодоксии, далеко не всякий фундаменталист. Фанатизм начинается там, где у человека появляется желание гнать, казнить, убивать несогласных. Это очень важно понять, потому что во времена Советской власти, например, к фанатикам причисляли таких мирных людей, как Сергий Радонежский или Серафим Саровский.
С другой стороны, слова «фанатик», «фанатизм» — это ярлыки, потому что сам про себя человек не скажет: «Я — фанатик». Это термин, который употребляется только по отношению к другому. И не употребляется по отношению к тому, кого мы понимаем. Определить фанатизм по-настоящему, всерьез не так-то просто. Кто такой вообще фанатик? Может, это маска на манер античных? Когда мы говорим о фанатизме, нужно быть очень осторожными и не зачислять в фанатики всех без разбора.
Поскольку самоидентификация фанатика исключена, приходится анализировать со стороны. Допустим, греки не были фанатиками, потому что, приходя в другие страны, они узнавали в чужих богах своих богов. У греков не было Священного Писания, греки охотно — как позже и римляне — принимали культы других народов, других религий. В античном Риме были храмы всех религий. И воспринималось это абсолютно адекватно. Христианство с самого начала воспринимается как истина в конечной инстанции, и поэтому почти непременно тенью христианства становится фанатизм — тот фанатизм, который проявился в инквизиционных процессах, в сожжении книг античных авторов. Почему греческие поэты 7-8 веков до н.э. дошли до нас только в цитатах поздних авторов? Потому что их книги были сожжены. С этого начинается история христианства как государственной религии. Следует подчеркнуть, что сначала, пока христиан не поддерживало государство, пока императоры не были христианами, фанатизма не было. Значит, еще одна характеристика фанатизма — зарождаясь где-то внутри массы, он обязательно поддерживается сверху.
Вольтер призывал разделять понятия «фанатик» и «энтузиаст». В частности, Игнатия Лойолу он относил к энтузиастам. Святой Игнатий не стриг ногти и волосы, не спал месяцами, но он никого не убивал и никого не призывал делать это. Поэтому Вольтер, который очень не любил Лойолу как выразителя католических идей, подчеркивал, что Лойола — энтузиаст, а не фанатик. Фанатик — это тот московский священник, который прислал учительнице своего ребенка письмо, известив ее о том, что он запретил своей дочке учить по-английски текст о Дне Святого Валентина, потому что этот день пропагандирует проституцию, праздник этот нехристианский и т.д. Фанатик обычно ограничивается тем, что распространяет взгляды подобного рода, но когда эти взгляды укореняются в больной голове, случаются беды.
Фанатическая масса очень легко либо выдвигает из своих рядов вождя, либо идет за вождем, что можно увидеть на примере Германии и Гитлера. Бывают и фанатики-одиночки, не нашедшие активных сторонников.
Фанатик концентрируется на образе врага, его мышление трансформируется, поэтому игры в разжигание фанатизма опасны.
На последних Рождественских чтениях митрополит Кирилл, рассуждая об обострении отношений между Русской православной церковью и Римско-католической церковью, сказал, что когда используются трудности страны, чтобы закрепиться в ней — это духовная агрессия. По словам митрополита Кирилла, после утверждения епархии католики стали претендовать на создание поместной католической церкви в России. Это означает, что вся Россия стала «их» территорией. Разумеется, учившийся в Риме, достаточно образованный и широко мыслящий митрополит Кирилл так не думает. Он знает, что весьма малочисленные в России католики никакого реального влияния на религиозную ситуацию не имеют. Аналитика свидетельствует — никакой католической угрозы не существует. Тогда почему же митрополит Кирилл говорит о ней? Митрополит известен в церковных кругах как западник, как либерал — именно за это его и не любят. Но сегодня, когда возникает вопрос о том, кто будет следующим патриархом, митрополиту необходимо заручиться поддержкой большинства, поэтому он разыгрывает антикатолическую карту: встречается со священниками и с мирянами, настроенными против католиков, считающими католиков врагами христианства, и т.д., что очень плохо согласуется с регулярными встречами патриарха с католическими епископами, которых патриарх называет братьями. Понятно, что есть цивилизованная политика, которую проводит Московская Патриархия, есть нецивилизованный взгляд темной массы и есть игра на фанатизме. Думается, митрополит Кирилл играет в очень опасные игры, потому что искра ненависти может вызвать большой пожар, о чем мы знаем на примере погромов в синагогах и протестантских храмах.
Католики в глазах мрачно настроенного православного человека — это страшные враги, от которых исходит опасность. Это хорошая иллюстрация к тому, что фанатизм вообще склонен демонизировать врага, видеть во враге такую угрозу, перед которой можно испытывать только иррациональный страх и которой надо сопротивляться всеми силами. Наверное, именно поэтому фанатик практически всегда становится некрофилом (если использовать этот термин по Фромму) и стремится живое превратить в неживое, убить, запретить, растоптать, закрыть и т.д. Не случайно же сегодня в среде духовенства и мирян очень популярна идея канонизации Григория Распутина.
Для фанатика очень привлекательна идея превращения человека в труп, поэтому надо запрещать, гнать, казнить. Если невозможно казнить физически — надо казнить морально. Фанатик очень любит убивать словами — убивать в действительности, реально. У фанатика идея «иметь», «господствовать» доминирует над «быть» — опять же по Фромму. Фромм пишет и о том, что фанатику свойственно идеализировать прошлое и жить прошлым, и это действительно характерно для наших фанатиков, которые говорят, что вся правда — в прошлом, прошлое — это идеал, и т.д. Фанатик горит ненавистью, причем эта ненависть поэтизируется и возводится в ранг святого чувства, в его идеологии нет ни любви к жизни, ни радости, ни стремления к созерцанию.
Как и что мы можем ответить людям, которые исповедуют такие взгляды? Нельзя закрывать глаза на то, что и среди православных в России, и среди мусульман, и среди других конфессий есть фанатики. В некоторых случаях это маргиналы, но сегодняшние маргиналы завтра могут превратиться в достаточно консолидированную силу. Мой приятель — Альбрехт Диле, немецкий историк и филолог, занимающийся классической древностью, сын лютеранского пастора, умершего в конце 1930-х годов, рассказывал, что его родители смеялись над Гитлером, пока тот не пришел к власти. Мы знаем, что из этого вышло. Поэтому фанатический маргиналитет — это явление, которое приходится принимать во внимание, о котором необходимо говорить и задумываться.
Бацилла фанатизма очень легко распространяется в религии, когда религия чувствует поддержку со стороны. В независимой религиозности практически не бывает фанатизма.
Что делать? Во-первых, конечно, необходимо просвещение. Около десяти лет назад в Москве был создан Свято-Тихоновский православный институт, студенты которого не ищут врага, а изучают библейские языки, изучают другие древневосточные языки библейского ареала, типа арамейского, древнеегипетского и т.д., и учатся по-настоящему хорошо и по-настоящему серьезно. Просвещение — это очень важный компонент в преодолении фанатизма. Во-вторых, проповедь биофильского, используя термин Фромма, христианства. Когда человек начинает жить в измерении встречи с Богом, тогда вся шелуха, которая делает религию идеологией, а верующего человека — носителем этой идеологии и очень часто фанатиком, сама собою отпадает.
Огромный опыт для православия — это опыт существования православия в изгнании. Это православие, не зависимое от власти: власть его не гнала, власть его не давила, власть его не использовала, как это было в советские времена, власть его не пыталась использовать и возвысить, как это часто происходит сейчас, — оно развивалось абсолютно независимо, и в нем нота фанатизма отсутствует начисто.
Я подчеркиваю, завершая, что религиозность, свободная от опеки власти, как правило, не может быть фанатичной. Это еще один существенный компонент. Фанатизм, вырастая в какой-то темной массе непросвещенного населения, всегда опирается на поддержку силы.
Комментариев нет:
Отправить комментарий