Проект «новой культуры», как его представляет Пьер Кребс, представляет собой ценность, он имеет право на существование и к нему следует относиться спокойно. Перегруженность проекта «правым» элементом следует исправить при помощи добавления левых идей.
«Новая культура» находится «вне мировоззрения, реакционных правых и несвоевременных левых». Но такой «новой культуры» пока еще не существует. Левые должны открыться правым, и правые должны быть восприняты левыми; только тогда «новая культура» сможет обрести реальность, когда дихотомия «правые-левые» будет преодолена. «Новая культуры», инициированная справа, требует исправления и обогащения левыми идеями.
В чем заключается перегруженность «новой культуры» правыми идеями и левая корректировка?
Пьер Кребс сам признает и подвергает критике приверженность консерватизму, он хочет дистанцироваться от него и признает консерватизм только в духе Мёллера ван ден Брука, который «полностью осознавал слабость, присущую этому понятию» и который «создал систему из своих идей вокруг понятия «футуризм». Консерватизм (футуризм) Мёллера и таким образом «новая культура» означает не реакцию, а «нечто живое и не застывающее». «Футуризм / новая культура» ощущает традицию не как фольклор, а как «живой источник воодушевления на службе новых идей, которые должны быть долгоживущими и основополагающими».
Долгоживущими и прочными были находящиеся вне сферы политического, живущие без государства первобытные общины, которые пережили тысячелетия. Только современность и алчность цивилизованных людей, то есть капитализм, извне смогли их разрушить. Первобытные общины так называемых примитивных народов являются общим знаменателем, общей целью и образцом, ориентиром для выходцев из среды левых борцов за свободу, которые должны создать «новую культуру». И для тех и для других, может быть только один путь: назад к естественности и прочь от современности. Но Пьер Кребс клеймит «цивилизацию торгашей» как «неопримитивную» (2), что вызывает вопросы.
Бывшие консерваторы должны убедить радикальных левых, борющихся за свободу, что «живой источник» не находится ни у кого «на службе», и тем более не на службе у «идеи», пусть даже она и является «новой». Пока консерватор придерживается финализма и телеологии, то есть пока он предан целеполагающему мышлению, вместо того, чтобы принять жизнь как жизнь и только как жизнь, без «высоких целей», существующей для себя самой и происходящей из себя самой, сказать ей: «Да!» и чествовать его, то есть пока консерватор не станет нигилистом, пока он останется приверженцем духа современности, он не сможет быть настоящим творцом «новой культуры». Новые правые чураются нигилизма (3). Пьер Кребс пишет, что «новые главы государств выйдут на сцену (…) как отважные творцы новой общественной концепции, в которой земное счастье понимается не как самоцель, но как результат деятельности людей, обладающих сильной волей» (4). Согласно Полю Вальири, «всякая подлинная политика» идет рука об руку «с определенным представлением о человеке, и эта норма станет основой «новой культуры». Он говорит о том, что «новая культура» хочет «ницшеанизировать» общество, но в нем самом слишком мало ницшеанского, ибо он сам останется в рамках нормативного.
Рихард Вагнер сказал однажды, что быть немцем означает делать дело ради него самого. Именно в этом смысле «новая культура» должна быть «немецкой», или ее не будет вообще. Пьер Кребс утверждает: «Новая культура» является работающим на изменения, интеллектуальным, этическим и духовным движением». Но пока оно является всем этим, оно не способствует реальным изменениям, в любом случае принципиальным, порывающим с современностью, Интеллектуальность, этика, духовность относятся к «старой культуре». Ницшеанизации не достаточно, чтобы устранить бедствия и остановить упадок цивилизации, чтобы действительно «произвести изменения», должна также произойти «штирнеризация», полная «нигилизация» (всех «идей»). Толчок к этому могут дать радикальные, анархически настроенные левые. Эти левые радикалы, борющиеся за свободу, успешно идут по пути, о котором консерваторы только мечтают.
Тяжело правое консервативное бремя, которое препятствует тому, чтобы создать «новую культуру», увидеть «рассвет», «пробуждение». Пьер Кребс и его соратники пытаются «проложить путь, который сделает возможным возрождение Европы». Давайте рассмотрим это подробнее.
Первая статья в «Элементах», №6 за 1998 год называется «Миф Европы» и автором ее является Гунтер Кауфман. Вначале мы видим репродукцию картины Йозефа Пайпера «Европа»: обнаженная, роскошная, пышнотелая женщина, которая, кто бы мог подумать, едет на дамском сиденье, установленном на быке. Такая Европа долгое время не усидит на быке, и то, что подобное возможно только в фантазии художника, является символичным. Как женщина в действительности не может ехать верхом, так и Европа не сможет «ездить верхом», и также не будет «продолжительного» «европейского порядка». Почему выбрали эту старомодную картину? Сильная, прекрасная, настоящая, живая, также с широко расставленными ногами и едущая верхом женщина была бы еще прекраснее. Её можно было также посадить на коня или на мужчину. Гунтер Кауфман пишет: «Мы, европейцы, хотим уступить кому-нибудь другому золотого тельца и скрижали Моисея. (…) Мы смеемся над низкими и бездуховными, которые хотят приватизировать право и свободу в мире». На удивление коротка его статья, представляющая собой пустословие на мифологическую тематику о простоте изначального содержания этого мифа, а именно красоты и силы мужчины и женщины.
Но «другим» все, же позволяется «приватизировать право». Почему Кауфман не пишет: «Мы смеемся над теми, которые пустословят о «свободе» и «праве». Так если «Европа», а значит мы и наша «новая культура», должна пробудиться, то это произойдет из наших плоти, крови и воли, а не из какой-либо идеи, пусть даже эта идея «права и свободы». Те, которые со «скрижалями закона», не низкие и бездуховные, но как раз именно они являются возвышенными и одухотворенными, законы это вершина, возвышающаяся над нами, это духовность, и значит следствие разрушения жизни и средство к продолжению разрушения жизни. Покончим с сочинением мифов! Нам не нужны мифы и ни в коем случае мы не нуждаемся в мифологии. Мы не должны противопоставлять Моисею Гомера, нам не следует говорить: «Один вместо Иисуса». Только настоящее принимает нас такими, какие мы есть. Может быть, достаточно мифологии? И к чему этот антиамериканизм Кауфмана? Какой интерес представляет для меня Америка, кроме того, что я не хочу видеть, как американцы устраивают в Европе войну. Кауфман пишет: «Он (миф Европы) возвышает хорошенькую девушку до уровня символа красоты, который лелеет сам Бог».
В следующей статье Пьер Кребс пишет: «Болезненное стремление к тому, чтобы уравнять себя с кем-то» (Ницше. Ecce Homo) становится при этом на место греческого изречения «Будь самим собой», которое является проявлением чистейшего и благороднейшего духа индоевропейского человечества. Если именно это и является «индоевропейством», то я охотно хочу быть «чистейшим и благороднейшим индоевропейцем». Вышеупомянутое вагнеровское определение «немецкого» означает нечто иное. Но Кребс цитирует в этой связи далее Ницше («Ессе Ноmo»): «Немцы являются для меня чем-то невыносимым». Это означает нечто другое, что немцы не являются немцами в вагнеровском смысле. Как раз так как они сами себя «приравнивают», вместо того, чтобы просто и естественно быть «самими собой», а значит быть немцами в вагнеровском смысле, без законничества и проскрипций. Насколько все же более немецким является нигилист Макс Штирнер, о котором пишет Карл Шмидт: «Итак, он выбрал самое прекрасное, в любом случае самое немецкое заглавие для книги («Единственный и его собственность») во всей немецкой литературе» (5). Штирнер пишет: «Ныне националисты прилагают усилия, чтобы образовать единство пчелиного роя, но единственные за свое собственное желанное единство, за общество. Это как раз отличительный признак всех реакционных движений, что они хотят образовать нечто абстрактное, всеобщее, пустое, безжизненное понятие, в противоположность чему единственные стремятся освободить прочное и полное жизни единичное от пустоты всеобщностей. Реакционерам хотелось бы сотворить народ, нацию из ничего, единственные видят только себя. (…) Но немцы только тогда станут едиными, т.е. объединятся, если они откажутся от муравьиности и разорят все муравейники; иными словами: если они более чем немцы, только тогда они могут образовать «немецкое общество». Ни в свою национальность, ни в материнскую утробу должны они желать вернуться, чтобы заново родиться, но каждый должен вернуться к себе» (6). Штирнер это не «эгоист» и «индивидуалист», в чем его часто обвиняют. Для него не существует не только общества, но и даже «немецкого общества». Каждое общество является уникальным и имеет национальный аспект, значит, может быть конкретно немецким, или лучше «франконским», «баденским» и так далее, вернее, должен быть таковым, если он будет объединением единственных, свободных людей, которые живут своей жизнью и защищают сами себя. И эти единственные образуют «прочное, полное жизни общество: племя, состоящее из живых людей. Но племя, первобытная община это ничто иное, во что в действительности он верит, почему он в глубине своей души испытывает тоску, когда он говорит: «Нация», так как это не буржуазное национальное государство, которое существует только как идея, как иллюзия, являясь порождением господства буржуазной системы, которая подвергает угнетению племена, являющиеся подлинными нациями, сначала в рамках национального государства, а затем всего мира. Штирнер делает «немецкое общество» ключевым знаком, существует не немецкое племя, а лишь племена, которые могут объединиться в союз немецких племен. Вероятно, имеется едва ли лучшее определение «национальной анархии», чем вышеприведенная цитата из Штирнера.
Итак, речь идет ни о том, чтобы «приравнять себя, но о том, чтобы быть равно объединенным» (das Gleich-vereint-sein), то есть объединиться. Никто не может мне предписать, не может сделать этого законом, к какому обществу, к какому племени, к какой нации я должен принадлежать. Это является только от меня самого и той эпохи, в которую я живу. Забытый принцип «Будь самим собой!» должен вернуться: «возвращение изгнанных» (девиз издательства «Ариман» и «Союза против адаптации»).
Если в этом заключаются ценности «новой культуры» и «языческой Индоевропы» в духе Пьера Кребса, то радикальные левые совершенно не против будут обсудить вопрос о конвергенции. Они вовсе не обязательно будут желать нигилизировать эти понятия, они смогут с ними ужиться.
Как может выглядеть «возвращение изгнанных»? На это может быть дан только такой ответ: изречение «Будь самим собой» должно иметь основополагающее значение, и прежде всего в отношениях детей с родителями. Ибо, каким образом из кого-то получится то, чем он является, как кто-то может быть самим собой, если в этом ему насильственно мешают его родители? Если они хотят сделать из него нечто, вырастить из него нечто, чем он не является? А это есть как раз основная идея борющихся за свободу антиавторитарных, либертарных, радикальных левых. Теоретикам «новой культуры», а значит тем, которые смотрят на «новую культуру» с точки зрения «новых правых», не хватает конкретных предложений, размышлений практического свойства и самой практики. Какие свершения должны поспособствовать возвращению к «старой Европе», цели, следуя которой, мы хотим также подружиться с леворадикалами? Как хотим мы снова стать европейцами, то есть ими быть? Как хотим мы снова стать независимыми и свободными, то есть стать собственниками, которые живут в свободных обществах, в свободных племенах?
Новые правые отвечают на этот вопрос, в сущности лишь предлагая идеи, и в особенности отвечают проклятиями в адрес «иудеохристианства». Они не делают никаких предложений и не принимают мер, чтобы произвести материальные изменения в целом, точно также они мало пишут конкретно, в чем собственно состоит «иудеохристианство» и какой вред оно наносит. Они ограничиваются только провозглашением «новой культуры». Пьер Кребс пишет: «Так как этот (немецкий) народ (…) держит в руках ключ от собственной жизни так же, как и от собственной смерти, «после чего немцы, принадлежащие к сильной породе» (Ницше, Ecce Homo), соберутся с силами ради возрождения или они и дальше будут отказываться принять свою судьбу, чтобы охотнее навсегда лечь на кладбище погибших народов – вместе с Фрейдом на его кушетку». Чего Кребс не знает, так это то, что Фрейд являлся частью значимого в 20 веке проекта ревитализации, проекта овладения самим собой, собственным «Я», а значит, как раз принятием судьбы. Конечно, психоанализ потерпел жалкий крах, и Фрейд сам смирился с поражением, и с этой точки зрения Кребс иронизирует совершенно верно. Но из фрейдизма взяли начало важные направления, которые внесли весьма значительный вклад в реальное освобождение человека от тех оков, которые могут быть связаны с «иудеохристианством». Примером могут послужить работы Вильгельма Райха, Фрица Перлса (гештальттерапия), Артура Янова (примартерапия), Александера С. Нейла (антиавторитарное воспитание) и Фредерика Лебойе (комфортное рождение). Разновидности постфрейдистской психотерапии – все те, которые по крайней мере некоторое время были связаны с радикальными левыми – оставили психоанализ далеко за собой. Они превзошли уровни вербального, когнитивного и символического и продвинулись дальше в сферу биологического; при этом «биологическое» понимается здесь не в механическо-биохимическом смысле, но в онтологическом, в духе «глубинной личности» Фридриха Крауса (7). Их работы были крупным вкладом в преодоление отчуждения человека ради нового обретения счастья и полноты. Так снова воскресает «сильная порода», о которой говорит Ницше, мысливший ее совершенно наверняка не в расистских терминах, то есть в терминах генной инженерии.
Пьер Кребс пишет о том, что «Германия все еще в любой момент способна возродиться благодаря переоценке ценностей в духовной сфере» (8). Что конкретно представляет собой «переоценка ценностей в духовной и психической сфере»? Может быть ли душа вообще затронута этой переоценкой или «ценности» и «душа» принадлежат не совсем к различным уровням? Каким образом следует преодолеть обнищание, душевные страдания? В чем конкретно проявляется возрождение в сфере личности, в жизни каждого индивидуума? Как может прекратиться гниение, эпидемии рака? Кребс говорит о «преждевременном старении». Разве это может быть остановлено благодаря идеям и речам? Разве не следует видеть спасение происходящим из плоти и крови? Но что именуется плотью и кровью, если не чувства и инстинкты? Новое европейское начало должно быть человеческим, оно должно принять человека таким, каким он есть, не недочеловеком и не сверхчеловеком. Быть ницшеанцем значит, прежде всего, плевать на всякое излишнее выделение исторического момента, на все идеальное, их следует просто отбросить в сторону. Чем заняты новые правые, несмотря на свои ссылки на Ницше? Все, относящееся к идеологии, надо в действительности отправить на помойку, оно должно стать безразличным, если мы хотим реально остановить упадок. В качестве причины упадка «новые правые подозревают враждебный жизни дух и обнаруживают таковой в «иудеохристианстве». Пожалуй, с исторической точки зрения, это может быть вовсе не верным. Но что они могут еще сделать, кроме того, что, бормоча как молитвенная мельница, указывать на этого врага как на превосходящую и могущественную силу. Не является ли такой термин «иудеохристианство», уже бегством, попыткой уклониться от реальных попыток что-то изменить? Как «иудеохристианство» заражает и разлагает людей, как оно превращает их в жертвы? Как отнимает оно у людей жизнь, блеск, веселость и жажду жизни? Как они обращаются в безликие развалины? Мы исходим из того, что Пьер Кребс хочет преодолеть иудеохристианскую цивилизацию, не потому что ему не нравятся идеи, проповедуемые иудеохристианами, но потому что иудеохристианская мораль в своем влиянии на практическую жизнь предъявляет непосильные требования к существованию, к переживанию жизни человеком, так как она выводит человека из равновесия и вызывает у него стресс, неприятное чувство, так как она ежедневно подвергает насилию нашу природу, наши чувства, инстинкты, потребности, нашу честь и наше достоинство, не благодаря идеям, а благодаря конкретным делам, упущениям, запретам, и внушает нам, что благополучие является чем-то нереальным. Если под всем этим и подразумевается «иудеохристианская цивилизация» (то не знаю, и меня также не интересует) и если это должно быть устранено, тогда следует конкретно вмешаться в этот механизм при помощи конкретных действий, следует заняться этим.
Левые, поборники освобождения, говорят и предлагают: всякое чувство любви, добра, решимости, независимости выбивает у врага почву из-под ног. Это определяется сами побуждением. «Враг» это враждебность к жизни в нас самих и вне нас, наши страхи, наша инертность, скованность и трусость. Этого «врага» стоит «одолеть», признавая факт его существования. Мы говорим: « Да, мы испытываем страх, да мы скованы, мы ощущаем этот страх и в этом ощущении заключена энергия, заключена жизнь и наше собственное «Я». Лучше чувствовать страх, чем совсем ничего не чувствовать, лучше быть напуганным, чем бесчувственным и на вид мертвым.
Статья Пьера Шассара «Всесмешение человечества или сохранение идентичности?»
Возможно, имеются действительные последствия расового смешения, влияющие на субъективные ощущения тех, кого это смущает. Но когда смотришь на внешний облик метисов, то бросаются в глаза как раз очень красивые люди. Возможно, расовое смешение и имеет неблагоприятные последствия для здоровья но не играют ли в данном случае решающее значение предрасположенность к болезням или неблагоприятные воздействия окружающей среды? Расовый вопрос едва ли наводит на интересные мысли, но одно следует сказать расологам точно: счастлив кто-нибудь или нет, это не зависит в первую очередь от того, является ли он ребенком от смешанного брака. Факт, что все люди принадлежать к виду homo sapiens, правые, кажется, недооценивают и им пренебрегают. Впечатляющей иллюстрацией к статье Шассара на стр. 32, разорванный на многие части ребенок, у которого нет собственного «Я», очень хорошо показывает состояние ребенка, который чужд сам себе и обречен на гибель. Но эта трагическая судьба в нашей цивилизации скорее является в порядке вещей, без того, чтобы ее можно было связать с какими то генами.
Бесчувственность и черствость большинства современников делает это все же понятным, если утверждается, что причины психических заболеваний заключены в генах. Шассар пишет на стр. 40 «Метис настолько негармоничен, а это значит безобразен, насколько его родители отличиются друг от друга во всех областях, в психической и физической сферах». Ну, вряд ли в этом есть что-либо правдивое, а дисгармония и озлобленность людей является в первую очередь результатом так называемого воспитания, а вернее дрессировки по «иудеохристианскому» образцу и самоотчуждению. Человек, который является сам собой, который не пребывает в состоянии расколотости, всегда гармоничен, и здесь расовая принадлежность вряд ли играет какую-либо роль. Когда он становиться жертвой ксенофобии и страдает из-за этого, это ни в коем случае не значит, что «гены» вносят вклад.
«Поборники универсализма надеются на всесмешение в планетарном масштабе. Но она приведет только к разрушению природной реальности», написано под иллюстрацией. Но ребенок, чьи родители принадлежат к разным расам, является точно такой же «природной реальностью». Австралоиды, негрилли и капиды могут теперь иметь общих детей, хотя это вряд ли могло произойти в мире, не знавшем капитализма.
«Новая культура» это прекрасно и хорошо, и мы будем с интересом следить за этим проектом. Но эта «новая культура» нуждается в сильном левом крыле, она должна воспринять мощь и натиск левых радикалов, борющихся за освобождение. Если новые правые хотят смыть с себя клеймо, поставленное на них системой, и последовательно продвигаться к новой культуре, то они должны открыться левым и тем мощным очистительным импульсам, которые они несут.
пер. с немецкого А. Игнатьева
Примечания:
1 см. беседу с Юргеном Швабом в Deutschen Stimme 5/2000
2 Pierre Krebs, Das Deutschtum am Scheideweg, Elemente 6/98 S. 20
3 Также Пьер Кребс использует этот термин в уничижительном значении несмотря на знание Ницше, ebenda S. 18
4 ebenda, S. 21
5 Carl Schmitt, „Weisheit der Zelle“ [1947], Ex Captivitate Salus, Koln 1950; здесь цит. по Bernd A. Laska, „Katechon“ und „Anarch“. Carl Schmitts und Ernst Jungers Reaktionen auf Max Stirner, Nurnberg 1997, S. 29. См. Peter Topfer, Der Katechon als Selbstbremse, eine Rezension des Laska-Buches в Sleipnir 5/99
6 Max Stirner, Der Einzige und sein Eigentum, Reclam Universalbibliothek, S. 254/255
7 Friedrich Kraus, Allgemeine und spezielle Pathologie der Person – Klinische Syzygiologie, Leipzig 1926.
8 Pierre Krebs, a.a.O.
Комментариев нет:
Отправить комментарий