Московська орда щось подібне робила з усіма народами, які мали нещастя потрапити до неї в полон. І сучасна "незалежна й демократична" Україна нагадує "підщетиненого" ординського бранця, на якому нема зовнішніх пут і ззовні він виглядає абсолютно вільним - бери йти куди хочеш - чого ж ти не йдеш (ти, маларос сервільний, тупак, боягуз, шкура продажна, хтотобідоктор)?
Після того, що з нами зробили в 20-му столітті, нам уже можна послабити режим - з іншорідним тілом (продуктами окупації), що міцно вросло в тканини національного організму, з перебитим хребтом і струсом мозку ми все одно нікуди далеко не втечемо.
Шукати "позитив" у такому становищі (нема колгоспоного рабства, кріпацтва, голодомору, мову не забороняють, а просто плюють на неї, є вибори і "свобода слова", які приводять до влади недолюдків, трошки пострілюють, трошки вбивають і калічать, видавлюють за кордон - але то дрібниці) замість того, щоб шукати способів і нагоди позбутися іншорідного тіла, що заважає рухатися вперед) - значить займатися самообманом.
Радіти тому, що ми вже не прикуті ланцем до стовпа, а можемо вільно повзати на карачках по периметру "постсовєцького пространства" (ото прогрес так прогрес!) може тільки спільнота, яка 600 років волі не виділа і забула, як та воля насправді виглядає.
-----------------------
История, случившаяся с Иваном Флягиным, героем повести Н.С. Лескова «Очарованный странник» (1873).
Когда татары поняли, что Флягин не собирается у них оставаться (а он был нужен как врач), они решили лишить его возможности быстро передвигаться. Татары схватили бедного Ивана и, прижав его к земле, разрезали ему пятки и натолкали под кожу нарубленного конского волоса. Раны затянулись, но Флягин не мог ходить как раньше, поскольку конский волос причинял ступням страшную боль. Теперь он могу передвигаться лишь развалочку "на корточках". Этот метод татары называли "подщетинивание".
Отрывок из книги:
- Подщетинен я был после первого раза.
- Как это?.. Извините, пожалуйста, мы не совсем понимаем, что это значит, что вы были подщетинены?
- Это у них самое обыкновенное средство: если они кого полюбят и удержать хотят, а тот тоскует или попытается бежать, то и сделают с ним, чтобы он не ушел. Так и мне, после того как я раз попробовал уходить, да сбился с дороги, они поймали меня и говорят: "Знаешь, Иван, ты, - говорят, - нам будь приятель, и чтобы ты опять не ушел от нас, мы тебе лучше пятки нарубим и малость щетинки туда пихнем"; ну и испортили мне таким манером ноги, так что все время на карачках ползал.
- Скажите, пожалуйста, как же они делают эту ужасную операцию?
- Очень просто-с: повалили меня на землю человек десять и говорят: "Ты кричи, Иван, погромче кричи, когда мы начнем резать: тебе тогда легче будет", - и сверх меня сели, а один такой искусник из них в одну минуточку мне на подошвах шкурку подрезал да рубленой коневьей гривы туда засыпал и опять с этой подсыпкой шкурку завернул и стрункой зашил.
После этого тут они меня, точно, ден несколько держали руки связавши, - все боялись, чтобы я себе ран не вредил и щетинку гноем не вывел; а как шкурка зажила, и отпустили: "Теперь, - говорят, - здравствуй, Иван, теперь уже ты совсем наш приятель и от нас отсюда никуда не уйдешь". Я тогда только встал на ноги, да и бряк опять на землю: волос-то этот рубленый, что под шкурой в пятах зарос, так смертно больно в живое мясо кололся, что не только шагу ступить невозможно, а даже устоять на ногах средства нет. Сроду я не плакивал, а тут даже в голос заголосил. "Что же это, - говорю, - вы со мною, азиаты проклятые, устроили? Вы бы меня лучше, аспиды, совсем убили, чем этак целый век таким калекой быть, что ступить не могу".
А они говорят: "Ничего, Иван, ничего, что ты по пустому делу обижаешься".
"Какое же, - говорю, - это пустое дело, так человека испортить, да еще чтобы не обижаться?"
"А ты, - говорят, - присноровись, прямо-то на следки не наступай, а раскорячком на косточках ходи".
"Тьфу вы, подлецы!" - думаю я себе и от них отвернулся и говорить не стал, и только порешил себе в своей голове, что лучше уже умру, а не стану, мол, по вашему совету раскорякою на щиколотках ходить; но потом полежал-полежал, - скука смертная одолела, и стал присноравливаться и мало-помалу пошел на щиколотках ковылять. Но только они надо мной через это нимало не смеялись, а еще говорили: "Вот и хорошо, и хорошо, Иван, ходишь".
Комментариев нет:
Отправить комментарий